Нарастающая депопуляция западных цивилизаций. И. В. Бестужев-Лада Г. А. Наместникова, 1993

И. В. Бестужев-Лада Г. А. Наместникова : Социальное прогнозирование, 1993 г., стр. 142
Фрагмент лекции 16.

"Теоретически формированию и закреплению семьи вполне можно помочь и в новых
условиях. Можно создать клубы по интересам, которые учитывали бы интересы желающих
всту-пить в брак. Создать эффективную «службу знакомств», вклю-чая брачные
консультации и объявления в газетах. Развернуть борьбу против пьянства. Начать массовое
строительство квар-тир для молодоженов. Шире пропагандировать опыт счаст-ливых семей,
где домашние обязанности делятся поровну, при-чем не на «мужские» и «женские», а у кого
к чему больше склон-ностей и способностей. Шире пропагандировать опыт счаст-ливых
семей, где должность патриарха или матриарха упраз-днена, а главой семьи – халифом на час
– может стать вся-кий, в том числе сын или дочь, кто организует или проводит какое-то
коллективное мероприятие. Все равно, какое: уборку квартиры, готовку обеда, общую
прогулку, общую игру и т.д.
Но практически для этого нужно преодолеть Гималаи со-циального пространства и
времени. Представляете подросших Тома Сойера, Гека Финна, Бекки Тэчер и других героев
Мар-ка Твена, которым надо стать у стенки «клуба знакомств» в ожи-дании «выберут – не
выберут» или писать объявление в брачную газету? О том, что еще раз развернуть в России
борьбу против пьян-ства намного труднее, чем второй раз ввести «сухой закон» в США, нам
еще предстоит рассказать особо. Начать массовое строитель-ство квартир для молодоженов,
когда миллионы людей по двадцать лет ждут очереди на такую квартиру и не имеют
финансовых возможностей просто купить ее, – это все равно, что начать строитель-ство для
каждой американской семьи своего собственного «Белого дома», роскошнее
вашингтонского. А призывать к трудолюбию и ми-ролюбию – этим проповедники
занимаются со времен Каина и Авеля, но без существенных результатов.
Конечно, можно утешаться тем, что в России в 90-х гг. раз-воды не увеличились по
сравнению с 80-ми гг. Но ведь и бра-ки (точнее «брачность») сократились: все больше людей
брач-ного возраста предпочитают, несмотря на ужас одиночества, жить как в Стокгольме,
хотя бы в матримониальном отношении. И хуже всего, что это тут же начинает
катастрофически отражаться на процессе воспроизводства поколений.
Раньше бездетность и даже малодетность рассматривались как нечто ущербное,
порочащее женщину. К тому же люди понятия не имели о предохранительных средствах, да
и осуж-далось это церковью, как сегодня – аборты. Правда, и смер-тность среди детей была
ужасающая. Вот и получалось: «Бог дал – Бог взял». Случалось, доживал до своей свадьбы
толь-ко один из двух, трех, четырех детей. В семье моего деда из одиннадцати детей
остались в живых трое (у одного – один ребенок, у другого – двое, третья – бездетная, и это
типич-но). В среднем каждая четвертая женщина погибала от родов – не от первых, так от
пятых-десятых. Каждая вторая после од-них или нескольких родов становилась инвалидкой
– теряла способность рожать. Такой чудовищной ценой обеспечивал-ся рост
народонаселения при самых ужасных бедствиях, ког-да гибли миллионы и десятки
миллионов человек. К тому же дети представляли собой не только престижную ценность.
Подрастая, они становились важными помощниками по хо-зяйству. Подросши и уйдя в
собственную семью, они станови-лись важными союзниками в житейских бурях. Наконец,
под старость это была, так сказать, «живая пенсия», без которой предстояло умирать как
бездомной собаке под забором.
Ныне дети – не помощники, не союзники и тем более не «пенсия», а сплошная обуза.
Воспитание ребенка до 18 лет обходилось семье в 80-х гг. примерно в 20 тыс. руб. – это при
среднем доходе меньше 4 тыс. руб. в год на двух работающих супругов. Это означало, что
мать на несколько лет выбива-лась из нормального ритма работы, должна была махнуть
рукой на карьеру и проигрывала по всем статьям своей без-детной подруге. Кто-то из
родителей должен ни свет, ни заря везти ребенка на автобусе в детсад, а вечером заезжать за
ним по дороге с работы домой. Тем самым кошмарные «часы пик» в городском транспорте
растягиваются для него почти вдвое. Почти напрочь исчезает возможность развлекаться по
вече-рам и резко сужается – по выходным дням. Главное же – существенно падает уровень
жизни, ибо все те же «средние» для 80-х гг. 150+150 руб. зарплаты в месяц обоих
работающих родителей (в обрез – на питание и необходимую одежду, при мини-мальных
расходах на жилье, транспорт, досуг) приходится делить не на двоих, а на троих-четверых.
Первого ребенка большинство заводит просто по традиции: «так принято». Ну и конечно, по
жалким остаткам материнского и отцовского инстинкта. Но от второго на-прочь зарекаются.
Именно так поступили мои собственные дочь и сын, а так-же подавляющее
большинство их сверстников. Все чаще мо-лодожены не решаются заводить и первого. Или
не могут по состоянию здоровья (об этом тоже предстоит говорить осо-бо). Каковы
последствия? Они неизбежны: началась депопу-ляция – в 1991 г. число умерших впервые в
истории России превысило число родившихся, и процесс пошел по нарастаю-щей (это – при
наличии нескольких крупных сельских, в том числе мусульманских, регионов, где
рождаемость традицион-но выше «средней», так что можно себе представить, какая
выморочность начинается в городах). Депопуляция – явление, хо-рошо известное на Западе.
Многие не видят в нем ничего особенно-го. И совершенно напрасно. Депопуляция – это ведь
не просто превышение смертности над рождаемостью. Это четыре последствия, одно
прискорбнее другого.
Во-первых, в однодетной семье (а она становится типичной) ребенок попадает в
противоестественное вложение. У него нет братьев и сестер, ему не с кого брать пример,
учиться заботе о младших. Семейная «пирамида» перевертывается: вместо десятка детей на
двух родителей – мама и папа, две бабушки и двое дедушек, четверо прабабушек, четверо
прадедушек, бездетные тетки, холостые дядья на одного малыша. Удивительно ли, что он
вырастает «инфантилом», остается ребенком в 20 лет, а все чаще и в 30– 40. И не один и не
двое: все более значительная часть одного поколе-ния за другим.
Во-вторых, наступает «старение» населения: сокращается процентная доля детей –
растет процентная доля стариков. В России на каждых двух работающих приходится в
среднем один пенсионер. В Москве пенсионер – вообще каждый чет-вертый из жителей. Вы
скажете: ну и что же? На Западе при-мерно та же картина. Но на Западе для этого
подготовлена специальная инфраструктура, а в России к ней еще не присту-пали – было не
до нее, сегодня тем более не до нее. Горько видеть миллионы одиноких беспомощных
стариков, которым некому принести хлеба, подать стакан воды. И такая старость по мере
нарастания депопуляции становится все более типичной.
В-третьих, на производство с каждым годом приходит все мень-ше вчерашних
школьников, уходит на пенсию все больше стариков. На Западе эту брешь закрывают
миллионами гастарбайтеров. Отку-да их взять в нищую Россию? До недавних пор брали из
деревень. Теперь этот источник вычерпан почти до дна. Если отток рабочей силы на селе не
сменится притоком – массового голода не мино-вать. Попробовали завозить в качестве
дешевой рабочей силы вьет-намцев. Но это порождает такие острые социальные проблемы
(мас-совые драки нищих с нищими), что от такой перспективы в ужасе отшатываешься. Меж
тем уровень комплексной механизации и ав-томатизации производства в России намного
отстает от американс-кого. Требуются миллионы квалифицированных рабочих рук, кото-рые
надо готовить с детства. А кого же готовить с детства при такой ситуации?
В-четвертых, если каждых двух родителей, в среднем, сменяет только один будущий
родитель, то уменьшение населения раньше или позже доведет его численность до нуля. Для
России рассчитан-ный прогнозный срок такой траектории (при наметившихся тенден-циях) –
около полутора тысяч лет. Конечно, 1500 лет – срок боль-шой, и можно пока не
беспокоиться. Кроме того, ничего страшного: место выморочных русских (германцев,
французов, англичан, аме-риканцев) займут более плодовитые народы, у которых каждых
двух родителей, в среднем, сменяют четыре новых. Но представьте себе, что таким образом
на земле останется только один народ. Что полу-чится? Обеднение мировой цивилизации.
Мы ищем затонувшую Атлантиду и не видим, как на глазах уходит под воду наша
собствен-ная… Если заранее обрекаем себя на исчезновение с карты земного шара, то зачем
столько усилий и столько мучений в жизни?
Есть еще одно последствие депопуляции – пострашнее преды-дущих четырех. Горький
опыт минувших времен показал, что там, где кончается семья, там (как и в истории с
рынком) начинается звериная стая. Поиграйте с вашим любимым котенком или кутен-ком и
вышвырните его на улицу. Что случится? Чтобы выжить, он прибьется к дикой стае и будет
жить по ее законам. Точно в такие же стаи сбиваются брошенные нами, предателями-
родителями, наши собственные дети. А когда это дети из так называемых неблагопо-лучных
семей – уже распавшихся или мучительно распадающихся с тяжелыми страданиями для
малышей, – среди них повышенная процентная доля психически неуравновешенных, крайне
ожесточенных, готовых на любое преступление. И таких детей к 1985 г. по СССР набиралось
ежегодно до 700 тысяч. Сегодня брошенных на произвол судьбы детей и подростков –
миллионы и миллионы. Не-благополучная семья – первый по значению социальный
источник преступности… Это похуже Содома. И грозит еще более страшной Гоморрой.
Что же делать?
Теоретически программа ясна. Надо ослабить трудовую нагруз-ку на будущую мать и
на женщину с малолетними детьми. Тем более что именно ее сегодня первой ждет массовая
безработица (до 70—80% из миллионов российских безработных – женщины). Про-длить ее
предродовой, полностью оплаченный отпуск до полугода и позаботиться о ее здоровье.
Продлить ее послеродовой, полностью оплаченный отпуск до трех лет. После этого шире
практиковать для нее половинную рабочую неделю с полной оплатой либо с поло-винной же
оплатой и с весомым пособием на ребенка (оставляя вторую половину недели на
педагогическую работу ассистента воспитателя в детском саду и учителя в школе).
Постараться сделать ее жизнь содержательной, досуг – не хуже, чем у других, карьеру своего
рода «приват-доцента» – высокопрестижной, а повышен-ную пенсию – гарантированной.
Дать льготный долгосрочный кре-дит молодоженам на обзаведение жильем и всем
необходимым с частичным и даже полным погашением при рождении двух и более детей.
Поставить детей – будущих кормильцев всех стариков обще-ства – на полное общественное
иждивение. Бесплатно (или по сим-волической цене) – питание, одежду, игрушки, книжки.
Мы же не заставляем армейских офицеров платить за содержание солдат, от которых зависит
безопасность страны!..
А практически – что делать с правительством, которое, нако-нец, выучило аксиому о
важности экономических наук (совсем не-давно не понимало и этого), но никак не соберется
с силами выучить аксиому о такой же важности социологических, психологических,
политических, демографических, педагогических, исторических и других наук? Четверть
века назад в ЦК КПСС меня попросили высказать предложение о совершенствовании
демографической политики. Речь, в частности, шла о материальном поощрении
многодетных семей. Я отвечал, что прежде всего надо констатировать наличие в СССР двух
прямо противоположных проблемных демографических ситуаций: «демографического
взрыва» в республиках Средней Азии и ряде регионов помельче (20% населения СССР при
динамике «четыре родителя на смену двум предыдущим») – и «начинающейся
депопуляции» в остальных регионах (80% населения при динамике «один родитель на смену
двум предыдущим»). И соответственно дифференцировать демографическую политику. Мне
ответили: со-ветский народ един, и всякая дифференциация подобного характера будет
выглядеть дискриминацией. Тот же ответ получили професси-ональные советские
демографы, которые начали бить тревогу с 60-х годов.
Несколько раз меня вызывали в Верховный Совет России, затем в Госдуму на
«слушания» по этому вопросу. Всегда при-сутствовало несколько депутатов, с интересом
впервые слышавших про демографию. Ни одного ответственного представителя
прави-тельства. Зато, как обычно, – куча воинствующих феминисток, кри-чащих, что
женщина – это такой же мужчина, только вынужденный раз-другой в жизни проводить
неделю в родильном доме, а посему ни в какой демографической политике не нуждающийся.
То, что эти «слушания» не могут и не будут иметь никаких практических послед-ствий, я
знал заранее. Так было на бесчисленных «слушаниях» на протяжения всех сорока с лишним
лет моей научной карьеры.
Читаю ложащиеся на мой рабочий стол оперативные донесения профессионалов-
демографов об уже начавшейся глобальной катас-трофе – лавинообразном физическом
вырождении тех народов Северной Америки, Европы и Евразии, у которых с переходом от
сельс-кого к городскому образу жизни практически потеряна потребность в семье и детях.
Читаю прогнозы о том, что к 2008 г. «цветные» и испано-язычные избиратели США составят
большинство. Что в Лондоне и Париже, Москве, Петербурге, других городах Европы в
му-чительных судорогах складываются новые этносы – помеси пришельцев из стран, где
падение рождаемости только начинается (оно идет сегодня во всех крупных странах мира), с
тающими на глазах остатками последних могикан-аборигенов. Что население России в
обозримом будущем ближайших двух-трех десятилетий сократится, при наметившихся
масштабах убыли до миллиона и более в год, со 145 млн. в 2000 г. (150 млн. в 1990 г.) до
120—130 и даже, при ухудше-нии тенденций, до 90—110 млн. к 2030 г. Что
полуторамиллиардный Китай тихой сапой осваивает пустеющую на глазах Сибирь до Урала.
Что за школьными партами у нас в крупных городах через 5 лет вместо каждых нынешних
трех детишек останется всего два, из которых один – хронически больной. И далее со всеми
остановками… Что кошмарная судьба Косово, при наметившихся тенденциях, ожи-дает
Северную Америку, Европу и Евразию не позднее второй чет-верти XXI в.
Читаю – и тревожно вглядываюсь в контуры грядущего. Мне не нужно для этого
вертеть головой, как жене Лота. Я зримо вижу в обозримом будущем ближайших лет
пылающие в депопуляционном пламени свои родные российские Содом и Гоморру – если не
успеем заблаговременно повернуть штурвал оптимизационной демографической политики."